Владимир Врубель

Жестокость и милосердие

Часть 152

Русские не сдаются!

Моё поколение со школьной скамьи воспитывали на этой фразе, внушали, что лучше погибнуть, чем сдаться. С годами я многое прочитал, узнал и понял. Восклицательный знак сменился на вопросительный. Оказалось – сдавались и сдаются. Случалось, люди попадали в плен в беспомощном состоянии, а бывало, и сами охотно поднимали руки вверх.

Без сомнения, существует немало примеров, когда воины предпочитали смерть плену, но обратных примеров всё же больше.

Во время Первой мировой войны в австро-германском плену находились свыше двух миллионов русских солдат и офицеров, а во время Великой Отечественной войны даже в марте 1945 года в плену на территории фашистской Германии ещё оставались свыше четырёх миллионов советских военнопленных.

Можно поговорить о пленных и в последних войнах, которые вела Россия, включая чеченские, но зачем? Всё и так понятно. Разница лишь в том, что и в XIX веке, и в Первую мировую войну, к пленным относились более или менее гуманно, по сравнению с тем, что стало твориться позже.

Первых русских пленных после сражения на Альме, чтобы с ними не возиться, выделяя продовольствие и охрану, союзники часть отпустили, часть перевезли в Турцию, а остальных доставили под парламентёрским флагом в Одессу.

Во время осады Севастополя, когда по взаимной договорённости устанавливали на каком-нибудь участке фронта временное перемирие для обмена ранеными и убитыми, каждая сторона часто передавала другой письма от находившихся в плену. Французы раненых русских пленных, взятых во время осады Севастополя, сначала перевозили в свой госпиталь, находившийся в Камышовой бухте. Затем, после оказания медицинской помощи, на транспортном судне доставляли в Константинополь.

Там в здании русского посольства они устроили госпиталь. Тех, кого можно было считать более или менее выздоровевшими, перевозили в лагерь для военнопленных на острове Принкипо в Мраморном море и во Францию, в Тулон.

Одного из офицеров, последних защитников Малахова кургана, который раненым попал в плен к французам, отвезли во французский госпиталь, находившийся в Камышовой бухте. Там он узнал об отступлении Севастопольского гарнизона на Северную сторону и увидел около 300 новых мортир большого калибра с огромным запасом бомб.
Он вспоминал, что его первая мысль при виде этого арсенала была: «Слава тебе, Господи, что бойня прекратилась и что этим адским машинам не достанется более проливать кровь наших храбрых солдат».
Отношение к офицерам было лучше, чем к солдатам. Им разрешали даже выбрать любой город для проживания, кроме Парижа.

Солдат держали впроголодь, изнуряли работами. Они спали в сырых помещениях на голом полу. Провинившихся пленных сажали в карцер. Были случаи, правда, очень редкие, жестокого обращения и с офицерами.

По некоторым воспоминаниям, материальную и духовную помощь попавшим в плен соотечественникам, которые оказались во французском плену, оказывал Анатолий Демидов, отпрыск богатейшего рода заводчиков Демидовых. В молодости он служил в дипломатическом ведомстве, затем вышел в отставку. Демидов свободно путешествовал по Европе, имел роскошное имение в Италии, находился в дружеских отношениях с французским императором Наполеоном III, поэтому имел возможность посещать лагеря русских пленных.

Англичане лечили пленных в Скутари, а затем перевозили в Англию, в город Льюис. На Дальнем Востоке в июле 1855 года эскадре союзников повезло захватить немецкий купеческий бриг «Грета», который перевозил часть экипажа затонувшего русского фрегата «Диана». Дотошный штурман с «Дианы», которого звали Пётр Гаврилович Ёлкин, записал, что это случилось в северной широте 54 градуса и восточной долготе 145 градусов.

Взятых в плен моряков распределили по боевым судам английской дальневосточной эскадры, на которых они находились до конца войны. Условия их жизни оказались вполне благоприятными, во всяком случае, они были не хуже, чем у английских команд. Офицерам под честное слово, что они вернутся, даже разрешали в иностранных портах сходить на берег. Питались они вместе с английскими офицерами в кают-компании.

Следует заметить, что у них была возможность бежать во время пребывания союзных судов у берегов Сахалина, айны даже предлагали русским офицерам помощь, но они предпочли плен неизвестности жизни на Сахалине.

Русских матросов, распределённых по пароходам союзников, привлекали к судовым работам. Они так сдружились с английскими коллегами, что в конце войны, когда английская эскадра вернулась в Портсмут, все английские матросы через каждое слово вставляли русское ругательство.

«Лингвисты» из экипажа русского фрегата «Диана» подробно объяснили английским коллегам значение каждого слова, и те стали материться не менее виртуозно, чем это делали наши моряки.

Но не все русские пленные занимались только обменом лингвистическими знаниями. Офицеры, совершенствуя знание английского языка, изучали порядок службы на кораблях, наблюдали за парусными, артиллерийскими и другими учениями, словом, за всем, что относилось к морской службе. Однако, как написал русский моряк: «…когда всё это стало мне знакомо, – мною овладела тоска от бездействия: в самом деле, не мука ли быть в продолжение 9 месяцев на чужом судне, без всякого занятия?».

Штурман Ёлкин увлекался сбором растений ещё во время плавания на «Диане». Он каким-то чудом умудрился сохранить свою коллекцию во время крушения фрегата и во время плена, хотя его беспрестанно переводили с одного корабля на другой.
После окончания Крымской войны Ёлкин передал в дар Ботаническому саду в Петербурге коллекцию из 630 видов японских растений.

Научная ценность дара оказалась так велика, а работа была выполнена столь профессионально, что благодарные учёные обратились в правительство с просьбой наградить моряка. Их просьбу поддержало и морское министерство. Царь пожаловал штурману за его труды бриллиантовый перстень.

Чтобы не обременять себя лечением больных матросов, англичане высадили всех больных русских, врача и священника на берег при посещении Аяна.
Наиболее тяжёлым было положение у русских, попавших в турецкий плен. Если в Англии и во Франции местное население относилось к пленным довольно спокойно, то в Турции они сталкивались с откровенной ненавистью.

Женщины и подростки швыряли в них камнями, плевали им в лица. Между прочим, точно так же поступали и румыны во Вторую мировую войну, когда пленных советских моряков с затонувшего лидера «Москва» вели по улицам города.

Русских пленных содержали в холодных подвалах, не давая даже соломы, чтобы на ней спать. Там же находились деревянные кадки для естественных надобностей, наполняющие помещения зловонием. Ели из тех же медных тазов, в которых стирали.

Конвоиры отобрали себе все вещи, представлявшие, с точки зрения грабителей, хоть какую-нибудь ценность, издевались и избивали пленных. Турецкое командование пыталось завербовать русских солдат и офицеров для службы в своих войсках, но была ли такая вербовка успешной, сведений нет. Маловероятно, чтобы кто-нибудь из русских пленных на это согласился, во всяком случае, мне не удалось обнаружить таких свидетельств.

Очень активную работу по вербовке этнических поляков из числа пленных вели польские эмигранты, активно сотрудничавшие с турецким правительством. В польской оппозиции, обосновавшейся во Франции и Швеции, вынашивались планы сформировать польский корпус, который мог бы вести военные действия на Кавказе в союзе с мятежными кавказскими народами.

Но если поляки и нашли таких энтузиастов из числа соотечественников, то их были единицы. Потом русских пленных турки передали французам. Те перевезли их в Тулон и на остров Экс. Условия жизни и там оказались несладкими, но всё равно несравнимыми с турецкими.

Во-первых, материально помогали жившие во Франции русские и, во-вторых, что очень важно, не издевалась охрана. Пленных снабдили одеялами, одеждой, мылом и табаком. Помогали русским пленным и священнослужители православной церкви, остававшиеся во время войны во Франции и Англии, особенно священник русской миссии в Лондоне Евгений Попов. Служители церкви морально поддерживали пленных, распределяли между ними деньги и пожертвования. После войны правительство наградило Попова орденом Св. Анны II степени.

В России захваченных раненых пленных французов, англичан и турок лечили в госпиталях, находившихся в Симферополе и в крупных южных городах. По выздоровлении, если таковое случалось, вместе с остальными пленными и дезертирами по этапу переводили в города на Волге, в основном в Костромскую губернию. В целом отношение к пленным со стороны военных и гражданского населения было гуманным. Но иногда случалось всякое.

Однажды, в знак протеста против отвратительной еды французские пленные прибили гвоздями к стене хлеб, которым их кормили. Справедливости ради следует заметить, что русских пленников французы кормили ничуть не лучше.

После войны в 1856 году в Одессе состоялся обмен пленными, куда русские офицеры и солдаты прибыли на французских и английских судах. Вторым пунктом обмена был Плимут. Туда пришёл российский транспорт «Императрица», чтобы забрать оставшихся пленных.

На транспорте перевезли в Либаву 40 офицеров и 1400 нижних чинов. Часть пленных, двух офицеров и восемьдесят восемь нижних чинов английский военный пароход «Пик» доставил в залив Декастри, откуда их перевезли в Кронштадт на военном транспорте «Двина».

Всего союзники передали русской стороне двух генералов, пятнадцать штаб-офицеров, 166 обер-офицеров и 6187 нижних чинов. Кроме того, в плену оказались врачи, чиновники, гражданские лица. Таких набралось 1267 человек.
В отличие от советского времени, жандармы пленных с пристрастием не допрашивали и в Сибирь офицеров и рядовых не ссылали. Более того, пребывание в плену было засчитано им за службу, и на размере пенсии не сказывалось, она выплачивалась «по обыкновенному расчёту».

Многих бывших пленных наградили, офицерам предоставили длительные отпуска для излечения, а тех, кто не мог по состоянию здоровья продолжать служить, причислили на определённое время к какому-либо военно-учебному заведению или к военному и морскому министерствам, чтобы люди могли получать небольшое жалованье и на что-то жить.

В заключение приведу слова морского офицера, вернувшегося в 1856 году из Плимута на родину: «…Теперь, отдавая полную справедливость нашим неприятелям, я должен сказать, что они во всё время нашего плена обращались с нами очень благородно и были удивительно предупредительны, – даже до мелочей; в беседе были всегда внимательны, очень уважали русских и, замечая нашу скуку, старались доставлять нам как можно более развлечений. Когда получали газеты, то на вопрос наш: что нового? – отвечали очень уклончиво и, передавая газеты, просили верить только в половину, хотя, мимоходом замечу, иногда приходилось делить и на четыре, и то призадумаешься».

Следующая страница

На рисунке: перевозка русских пленных