С первого и до последнего дня обороны Севастополя русские только
по этой причине несли гораздо больше потерь, чем противник. Союзники
же, напротив, своих солдат берегли и при артобстреле отводили в тыл.
Они не боялись, что русские решатся на штурм войсками их позиций, и
оказались совершенно правы. Защитники Севастополя так и остались до
конца войны пассивно оборонявшимися, а не атакующими.
Вице-адмирал Нахимов во время первой бомбардировки находился на одном из бастионов и, по свидетельству очевидцев, лично помогал матросам одного из расчётов наводить орудие. В Синопском сражении он занимался совсем другими вещами. Нужно ли было адмиралу выполнять обязанности матроса или следовало найти другое, более подходящее для его звания и должности занятие, не знаю. Раз он это делал, значит, считал, что нужно. Не будем ни восхищаться, ни осуждать. Нетрудно быть умником спустя сто пятьдесят лет. Наверное, Павел Степанович понимал, что в тот момент от него ничего не зависело, и не мог он поступить иначе, когда даже матросские жёны, пренебрегая опасностью, находились рядом с мужьями на бастионах, доставляя воду раненым.
Вице-адмирал Корнилов погиб в тот роковой день первой бомбардировки Севастополя. Это случилось, когда он объезжал бастионы. Кто был прав, командир 5-го бастиона капитан-лейтенант Дмитрий Васильевич Ильинский, который сказал ему: «Ваше превосходительство, зачем вы ездите по бастионам? Вы нас обижаете, вы доказываете тем, что не уверены в нас, я вас прошу уехать, я Вам ручаюсь исполнить свой долг», или Корнилов, ответивший подчинённому: «А зачем же вы хотите мешать мне, исполнить свой долг: мой долг видеть всех», – думаю, тоже решать не нам.
Противнику прекрасно было видно Корнилова в его генерал-адъютантской шинели, фуражке, на гнедой лошади с белой гривой, на которой он каждый день объезжал позиции.
Случилось именно то, о чём предупреждал Ильинский, пытаясь отговорить адмирала от ненужного риска. Ядро раздробило Корнилову бедро у самого живота. По словам его адъютанта лейтенанта Александра Жандра, когда тот подбежал к нему, Корнилов произнёс историческую фразу: «Отстаивайте же Севастополь!» и потерял сознание.
Испытать сильнейший шок от невообразимой боли и в такой момент думать об обороне города дано, конечно, не всем. Слышал эту фразу только один человек, его адъютант Жандр, от него потом о ней и узнали. Наверно так и было.
Носилок на бастионе не оказалось. Раненых и убитых просто оттаскивали в сторону, чтобы они не мешали артиллеристам. Жандр на лошади поскакал за носилками на перевязочный пункт. Офицеры положили Корнилова, укрыв за бруствер между орудиями. Потом прибежали два медика с перевязочного пункта и стали оказывать ему на месте медицинскую помощь. Шансов выжить у адмирала не было никаких. Впрочем, его счастье, что он не дожил до операции. Пришлось бы тогда перенести новые муки в госпитале, где все операции по ампутации бедра заканчивались неизбежной смертью – и у нас, и у союзников.
На месте, где он получил смертельное ранение, из неприятельских бомб и ядер, благо их повсюду валялось великое множество, потом выложили крест. Меншикову немедленно доложили о гибели Корнилова, но на похороны главнокомандующий не приехал, видимо, он не смог простить погибшему адмиралу последнего разговора, а тем более, обвинения в измене, что, в общем, как-то не по-христиански. Видимо, глубока была обида.
Вице-адмирал Нахимов во время первой бомбардировки находился на одном из бастионов и, по свидетельству очевидцев, лично помогал матросам одного из расчётов наводить орудие. В Синопском сражении он занимался совсем другими вещами. Нужно ли было адмиралу выполнять обязанности матроса или следовало найти другое, более подходящее для его звания и должности занятие, не знаю. Раз он это делал, значит, считал, что нужно. Не будем ни восхищаться, ни осуждать. Нетрудно быть умником спустя сто пятьдесят лет. Наверное, Павел Степанович понимал, что в тот момент от него ничего не зависело, и не мог он поступить иначе, когда даже матросские жёны, пренебрегая опасностью, находились рядом с мужьями на бастионах, доставляя воду раненым.
Вице-адмирал Корнилов погиб в тот роковой день первой бомбардировки Севастополя. Это случилось, когда он объезжал бастионы. Кто был прав, командир 5-го бастиона капитан-лейтенант Дмитрий Васильевич Ильинский, который сказал ему: «Ваше превосходительство, зачем вы ездите по бастионам? Вы нас обижаете, вы доказываете тем, что не уверены в нас, я вас прошу уехать, я Вам ручаюсь исполнить свой долг», или Корнилов, ответивший подчинённому: «А зачем же вы хотите мешать мне, исполнить свой долг: мой долг видеть всех», – думаю, тоже решать не нам.
Противнику прекрасно было видно Корнилова в его генерал-адъютантской шинели, фуражке, на гнедой лошади с белой гривой, на которой он каждый день объезжал позиции.
Случилось именно то, о чём предупреждал Ильинский, пытаясь отговорить адмирала от ненужного риска. Ядро раздробило Корнилову бедро у самого живота. По словам его адъютанта лейтенанта Александра Жандра, когда тот подбежал к нему, Корнилов произнёс историческую фразу: «Отстаивайте же Севастополь!» и потерял сознание.
Испытать сильнейший шок от невообразимой боли и в такой момент думать об обороне города дано, конечно, не всем. Слышал эту фразу только один человек, его адъютант Жандр, от него потом о ней и узнали. Наверно так и было.
Носилок на бастионе не оказалось. Раненых и убитых просто оттаскивали в сторону, чтобы они не мешали артиллеристам. Жандр на лошади поскакал за носилками на перевязочный пункт. Офицеры положили Корнилова, укрыв за бруствер между орудиями. Потом прибежали два медика с перевязочного пункта и стали оказывать ему на месте медицинскую помощь. Шансов выжить у адмирала не было никаких. Впрочем, его счастье, что он не дожил до операции. Пришлось бы тогда перенести новые муки в госпитале, где все операции по ампутации бедра заканчивались неизбежной смертью – и у нас, и у союзников.
На месте, где он получил смертельное ранение, из неприятельских бомб и ядер, благо их повсюду валялось великое множество, потом выложили крест. Меншикову немедленно доложили о гибели Корнилова, но на похороны главнокомандующий не приехал, видимо, он не смог простить погибшему адмиралу последнего разговора, а тем более, обвинения в измене, что, в общем, как-то не по-христиански. Видимо, глубока была обида.