Его донесение адъютант всё же сумел доставить Меншикову, и тот ответил,
что пришлёт на помощь три полка. 19 сентября полки стали прибывать.
Несколько позже Меншиков прислал и четвёртый полк. Первыми подкрепление
увидели моряки с парохода «Владимир», стоявшего в
Инкерманской бухте. Узнав, что солдаты и казаки голодны, командир
парохода на радостях приказал отдать им котлы со щами, которые были
приготовлены для его команды. У казаков не было никакой посуды.
Изголодавшиеся люди ели руками из… своих папах!
С приходом войск Корнилов приободрился, у него появилась уверенность, что в случае штурма удастся выстоять. Жене он написал: «Севастополь опустел, лавки закрыты, кроме некоторых исключений, женщины редки, но продовольствие есть, кроме сена для скота…» Под словом «женщины» он, конечно, имел в виду «благородное» сословие.
Большинство семей офицеров, чиновников и помещиков покинули город, когда привезли первых раненых, и всем горожанам стало понятно: ничего хорошего ожидать не приходится. Матросские жёны и женщины из нижних слоёв общества, оставшиеся в городе, как правило, даже в официальной переписке проходили под словом «бабы».
Основу оборонной линии Севастополя составляли спешно построенные бастионы. Батареи, расположенные на бастионах и редутах, укомплектовали морскими орудиями. Их обслуживали матросы. Тяжеленные пушки с невероятным трудом тащили по севастопольским горкам от бухты до позиций.
По распоряжению Корнилова с кораблей сняли часть артиллерии, снаряды, порох, цистерны для питьевой воды. Открыли склады, где хранилось имущество для порта и доков. Всё, что можно было использовать для обороны города, шло в дело. Из снятых с кораблей экипажей моряков сформировали двенадцать десантных и стрелковых батальонов.
Начались перестрелки с неприятелем из орудий и штуцеров. В одну из ночей на 6-м бастионе, к неописуемому изумлению дежурной смены, появился незнакомец в диковинной одежде. Он оказался матросом, дезертиром, бежавшим с английского фрегата. Как его не пристрелили часовые, одному Богу известно, но, скорее всего, так «бдительно» они несли службу. Американец на допросе выложил всё, что знал, а чего не знал, то наврал.
Полученные от него сведения большой ясности о намерениях противника не внесли, видимо, командующие союзными войсками с ним своими планами не делились.
По указанию Меншикова стали чаще проводить разведку боем. Адмирал требовал приучать личный состав к действиям под обстрелом, а также к тому, чтобы видели противника в лицо.
Однако первая вылазка добровольцев, или, как тогда говорили, «охотников», окончилась тем, что её участников сначала обстреляли союзники, а когда они возвращались, то уже свои артиллеристы. Причём свои стреляли более метко, чем союзники: убили лейтенанта, матроса да ещё пятерых человек ранили.
Корнилов издал по этому случаю суровый приказ и снял несколько командиров. Это был не первый, но и не последний случай, когда русские войска стреляли по своим товарищам. Началось ещё на Альме, а продолжилось в Инкерманском сражении. Там за неприятеля приняли солдат Московского и Бутырского полков.
Дело в том, что заботливый командир дивизии генерал Хомутов, желая уберечь своих воинов от солнечных ударов, распорядился нарядить их в суконные колпаки, которые так и остались на головах солдат до глубокой осени: команда снять колпаки не поступила, наверное, генерал о них просто забыл.
Вид солдат в дурацких колпаках был, разумеется, тоже дурацким. Немудрено, что солдаты из других дивизий сочли их за иноземцев и открыли по ним огонь. И только неповторимые русские выражения, которые понеслись со стороны военных в суконных колпаках, остановили стрельбу: ну не могли же так изъясняться иностранцы!
С приходом войск Корнилов приободрился, у него появилась уверенность, что в случае штурма удастся выстоять. Жене он написал: «Севастополь опустел, лавки закрыты, кроме некоторых исключений, женщины редки, но продовольствие есть, кроме сена для скота…» Под словом «женщины» он, конечно, имел в виду «благородное» сословие.
Большинство семей офицеров, чиновников и помещиков покинули город, когда привезли первых раненых, и всем горожанам стало понятно: ничего хорошего ожидать не приходится. Матросские жёны и женщины из нижних слоёв общества, оставшиеся в городе, как правило, даже в официальной переписке проходили под словом «бабы».
Основу оборонной линии Севастополя составляли спешно построенные бастионы. Батареи, расположенные на бастионах и редутах, укомплектовали морскими орудиями. Их обслуживали матросы. Тяжеленные пушки с невероятным трудом тащили по севастопольским горкам от бухты до позиций.
По распоряжению Корнилова с кораблей сняли часть артиллерии, снаряды, порох, цистерны для питьевой воды. Открыли склады, где хранилось имущество для порта и доков. Всё, что можно было использовать для обороны города, шло в дело. Из снятых с кораблей экипажей моряков сформировали двенадцать десантных и стрелковых батальонов.
Начались перестрелки с неприятелем из орудий и штуцеров. В одну из ночей на 6-м бастионе, к неописуемому изумлению дежурной смены, появился незнакомец в диковинной одежде. Он оказался матросом, дезертиром, бежавшим с английского фрегата. Как его не пристрелили часовые, одному Богу известно, но, скорее всего, так «бдительно» они несли службу. Американец на допросе выложил всё, что знал, а чего не знал, то наврал.
Полученные от него сведения большой ясности о намерениях противника не внесли, видимо, командующие союзными войсками с ним своими планами не делились.
По указанию Меншикова стали чаще проводить разведку боем. Адмирал требовал приучать личный состав к действиям под обстрелом, а также к тому, чтобы видели противника в лицо.
Однако первая вылазка добровольцев, или, как тогда говорили, «охотников», окончилась тем, что её участников сначала обстреляли союзники, а когда они возвращались, то уже свои артиллеристы. Причём свои стреляли более метко, чем союзники: убили лейтенанта, матроса да ещё пятерых человек ранили.
Корнилов издал по этому случаю суровый приказ и снял несколько командиров. Это был не первый, но и не последний случай, когда русские войска стреляли по своим товарищам. Началось ещё на Альме, а продолжилось в Инкерманском сражении. Там за неприятеля приняли солдат Московского и Бутырского полков.
Дело в том, что заботливый командир дивизии генерал Хомутов, желая уберечь своих воинов от солнечных ударов, распорядился нарядить их в суконные колпаки, которые так и остались на головах солдат до глубокой осени: команда снять колпаки не поступила, наверное, генерал о них просто забыл.
Вид солдат в дурацких колпаках был, разумеется, тоже дурацким. Немудрено, что солдаты из других дивизий сочли их за иноземцев и открыли по ним огонь. И только неповторимые русские выражения, которые понеслись со стороны военных в суконных колпаках, остановили стрельбу: ну не могли же так изъясняться иностранцы!