Рысаков стал спасать свою жизнь на первом же допросе. Выяснилось, что юноша он был весьма наблюдательный и потому выложил следователям столько, что этого хватило для полного разгрома «Народной воли» в Петербурге. Помог и другой предатель, рабочий В. Меркулов. Он выдал Суханова, а выявить связи лейтенанта жандармам труда не составило.
Сначала судили Желябова, Перовскую, Кибальчича, Рысакова, Михайлова и Гесю Гельфман, хозяйку конспиративной квартиры, на которой снаряжали снаряды. Желябов пытался запугивать судей тем, что их группа представляет лишь частичку огромной грозной террористической организации, но прокурор высмеял его и не оставил камня на камне от этих утверждений.
Кибальчич вёл себя мужественно, ни слова не проронил о Суханове. Заявил, что взрывные устройства и мины, а также запалы разработал сам, а остальные, чьи фамилии он отказался назвать, были только его помощниками. Впоследствии это послужило основой создания мифа о непризнанном техническом гении. Что касается разработанного им в тюрьме летательного аппарата, то этот проект сродни тем, которые в массовом количестве встречаются в романах Жюль Верна. Жандармы понимали, что пироксилин и запалы вовсе не из мифической динамитной мастерской. Но их вполне устроила версия Кибальчича, позволяющая сохранить в тайне от общественности связь народовольцев с военными.
Минёру, вызванному для экспертизы из Кронштадта, сразу стало понятно, откуда взяты запалы. Но, чтобы не втягивать родное ведомство в столь неприглядную историю, он написал в акте: «запалы – австрийские». На самом деле все четыре запала для взрывных устройств были похищены из минного класса лейтенантом Фёдором Завалишиным и переданы им Суханову.
Взрывчатку через Суханова передал террористам его товарищ, лейтенант Лев Хамрат, проходивший службу минным офицером на фрегате «Князь Пожарский».
Всех шестерых народовольцев, проходивших по делу о покушении 1 марта 1881 года, приговорили к повешению. Казнь Геси Гельфман отложили, поскольку она была беременна. Позднее, под давлением общественности на Западе, смертную казнь ей заменили пожизненной каторгой, но она умерла после родов.