Жизнь на бастионах не ограничивалась только стрельбой из пушек.
На 6-м бастионе в каземат умудрились притащить рояль и, когда позволяла
обстановка, устраивали музыкальные вечера, в которых участвовали
скрипач и флейтист, приходившие с соседних позиций.
Из-за постоянной усталости и ожидания смерти людьми овладевало какое-то
тупое равнодушие к своей судьбе. Они уже не обращали никакого внимания
на опасность. При разрывах бомбы всё вокруг наполнялось удушающим
запахом, но защитникам Севастополя к запахам было не привыкать.
Невероятно, но только на бастионах, находясь в нечеловеческих условиях,
солдаты и матросы почувствовали себя людьми. В мирное время офицеры
выбивали своим подчинённым зубы, пороли палками и линьками, обращались,
как с рабами, а те платили им ненавистью, скрытой за покорностью.
Когда же все оказались в одинаковых условиях и жизнь каждого из них
стала зависеть от случайности, когда в бою от каждого зависела жизнь
другого человека и можно было получить пулю в спину и от своих, офицеры
вдруг увидели в матросах и солдатах не рабов, а личностей.
Неожиданно выяснилось, что перед смертью все равны. У офицеров стали
складываться товарищеские отношения с нижними чинами, они часто
питались вместе, в основном из солдатских котлов, щами и чаем.
Во время осады Севастополя запретили телесные наказания. Находившиеся
на бастионах, редутах, батареях люди, вне зависимости от чина и
происхождения, в равной степени рисковали своей жизнью. Чрезвычайные
обстоятельства стёрли сословные различия. Дворяне и вчерашние мужики
одинаково питались, спали рядом, в бою стояли друг за друга и увидели в
деле, кто чего стоит.
Могло ли, скажем, до войны прийти в голову столбовому дворянину
лейтенанту Николаю Бирилёву, что он закажет миниатюрный портрет бывшего
крепостного матроса 30-го флотского экипажа Игнатия Шевченко, спасшего
ему жизнь в одной из вылазок, и будет до конца своих дней носить этот
портрет в золотом медальоне на груди?!
Генерал-лейтенант Степан Хрулёв во время обороны Севастополя в бою солдат иначе, как «благодетели», не называл.
Многие офицеры, служившие на бастионах, помимо денщиков, имели прислугу
из крепостных. Эти люди подвергались такому же риску, как и их
владельцы. Они воевали, хотя не были ни на государственной службе, ни
добровольцами. У офицеров-помещиков, находившихся в одинаково ужасающих
условиях со своими крепостными, просыпалось сочувствие к ним.
Лейтенант Лесли (брат погибшего капитан-лейтенанта Лесли) в одном из
писем к сестре изложил свою просьбу: «Я писал папаше прежде ещё,
что если судьба не сохранит меня в продолжение этой войны, то
единственная и последняя просьба состоит в том: чтоб Ивану дать
вольную».
На мой взгляд, стойкости Севастопольского гарнизона способствовали две
причины: первая – это появившиеся самоуважение, чувство
собственного достоинства у матросов и солдат, когда прекратились их
избиения офицерами и запретили телесные наказания, и вторая –
матросы защищали не империю, а свою конкретную родину, свои дома и свои
семьи, поэтому они и воевали более самоотверженно, чем солдаты.
Для всех нижних чинов самой большой царской наградой стали не
Георгиевские кресты и медали, а то, что каждый месяц в обороне
Севастополя им засчитали за год ненавистной службы. Без сомнения,
сказывались и природные качества наших воинов, а также способность и,
главное, привычка безропотно переносить любые лишения.
Во время бомбардировок тела убитых не убирали, а просто сбрасывали в
ров перед бастионом, чтобы они не мешали стрелять из орудий живым.
Время от времени противники заключали перемирие на каком-либо из
участков фронта, чтобы похоронить своих убитых и собрать тяжелораненых.
Иногда это делала одна из сторон, оказывая воинские почести убитым
солдатам противника, а иногда каждая из сторон направляла команды,
которые собирали убитых и ещё живых раненых, которых затем передавали
друг другу.
Во время таких коротких перемирий на отдельных участках обороны
крепости солдаты с обеих сторон держались друг с другом дружелюбно, что
не мешало и тем, и другим заниматься мародёрством, обшаривая карманы
убитых и тяжелораненых. К огорчению союзников, у русских солдат и
матросов карманы, как правило, оказывались пустыми. Порой носильщики
так увлекались этим занятием, что передача тел задерживалась, и
офицерам приходилось наводить порядок.
У офицеров с противниками отношения носили более формальный, холодный
характер. Известен случай, когда французский офицер
«невзначай» прошёл через оцепление, чтобы осмотреть
укрепления Малахова кургана. Русский офицер-сапёр остановил его.
Француз заметил, что у них это делать не возбраняется. На что русский
офицер ответил, что у них тоже не возбраняется, но только после того,
как укрепление будет взято в бою.
Защитникам Севастополя не хватало боеприпасов, поэтому собирали ядра и
пули. За них платили небольшие деньги. Это стало промыслом для жителей,
в том числе женщин и детей, а также для солдат и матросов. Некоторые
матросы собирали до 20 пудов пуль! Одно это показывает, насколько
сильным был оружейный огонь.
Находились смельчаки, которые умышленно выскакивали на открытую
местность, и по ним начинали палить снайперы противника. Урожай
собранных пуль увеличивался. За свинец хорошо платили: по 30 копеек
серебром за фунт собранных пуль. Собирание пуль называлось «по
ягоду ходить».
С 9 по 24 июля собрали 2112 пудов вражеских пуль. Иногда матросы и
солдаты платили за собранный «урожай» своей собственной
кровью, а то и жизнью. Заработанные таким смертельным риском деньги
проедали, но гораздо чаще пропивали.
Солдаты союзников не могли прийти в себя от удивления, когда узнали,
каким «бизнесом» занимаются их русские коллеги, ставя на
кон свою жизнь из-за нескольких копеек. Видимо, свою жизнь союзники
ценили дороже.
Когда в Севастополь доставили, наконец, достаточное количество
боеприпасов и свинца, этот промысел запретили. Командование также
запретило торговать захваченными у противника штуцерами, обязав
передавать их по службе в главный штаб, но чтобы трофеи приносили, за
сданные штуцеры платили. Торговля всевозможными трофеями всю войну шла
очень бойко.
Следующая
страница